Яков Кротов

РАЙ

В мире сем очень четко различаются жизнь и прозябание, наполненное существование от пустого, изобилие от скудости. Мы надеемся, что вечная жизнь тоже будет изобилием - но здесь начинаем неудомевать, ибо ясно, что ничто из того, что составляет изобилие в нашей земной жизни, там просто не понадобится. Можно заполнить все небеса грудами взбитых облаков и сладкозвучных арф, - но это лишь подчеркнет пустоту наших мечтаний.

Изобилие - не обязательно разнообразие. Во временной жизни - обязательно, а в вечной - нет. На земле не может быть мелодии, звучания которой нам было бы достаточно - так, чтобы мы никакой другой музыки не слушали. Не может быть такой еды, чтобы мы согласились всю жизнь есть ее одну. И если мы действительно окажемся на необитаемом острове с одной-единственной книгой - мы вскоре забросим её (Библия не в счёт, ибо Библия есть целая библиотека).

Но в вечной жизни изобилие есть обретение того Единого, что и делает вечность - жизнью, а не бесчеловечным ледяным уродством. Бог - вот изобилие, которое не надоедает. На что нам будут миллиарды книг (даже Библия), на что нам будут миллионы картин, тысячи рецептов, когда у нас будет Бог! Только здесь и пролегает различие между Страшным Судом и вечной жизнью. Страшный Суд - это когда мы будем у Бога, будем все, желаем мы того или нет. Вечная жизнь - это когда Бог будет у нас, если мы желаем Его одного. Если же мы веруем в Единого Бога, но желаем и еще чего-то, - мы уже не в раю, а где-то в сторонке, которая и называется адом. Мы уже воскресаем к смерти - ибо жизнь в Боге и есть жизнь, а жизнь без Бога есть смерть.

Будущее земное всегда заведомо не такое, как мы планируем, оно непонятно, оно вообще будет не нашим временем - хотя именно мы его строим - а временем следующего поколения. Поэтому земного будущего всегда стоит немного опасаться и быть готовым к неприятностям, разочарованиям самым худшим - когда мы просто будем не понимать, что происходит вокруг. Все пойдет не вопреки нашим чаяниям, а просто совершенно иначе.

Достаточно представить себе жизнь человека, который родился в России в 1900 году и дожил до 1996. Мог ли он в подростковом возрасте, строя планы, представить себе Россию сталинскую или горбачевскую, язык и мировоззрения поколений 1950-х или 1980-х годов? Конечно, нет. Рано или поздно способности понимания происходящих вокруг изменений оказываются исчерпанными, способности приспособления к ним - тоже, и смерть приходит как долгожданная избавительница от постылого существования в чужом мире, ради создания которого столько было потрачено вдохновения и пота.

Царство Божие, вечная жизнь - не таковы. Они более отличны от наших планов, мечтаний, от окружающей нас действительности, чем любое земное будущее. Мы не знаем таких слов, какие могли бы описать вечную жизнь, и только притчами что-то можем выразить. Но при этом вечная жизнь не пугает нас и не должна пугать. Оказывается, не обязательно понимать, не обязательно самому планировать. Достаточно быть со Христом, быть причастным Ему в Духе Святом - и уже не страшно. Вера рождает доверие к неизвестности, ибо известно главное: вечная жизнь - жизнь с Иисусом, жизнь в том же Боге, Который привлек нас к Себе здесь и сейчас. Рай - место, к которому невозможно привыкнуть. Ад - место, к которому мы привыкли, еще не попав в него.

* * *

Вера в Единого Бога противоположна многобожию, и духовная жизнь падшего человечества начинается именно с многобожия. Воспоминание о Боге Отце существует, но где-то глубоко, оно сведено именно к воспоминанию, а живая религия оказывается поклонением многоразличным богам. В многобожии человек не только убегает от Бога, но и снимает с Бога обвинения в жестокости. Отдельный бог (боги) ответственны за добро, отдельный - за зло, - таков смысл идолопоклонства, и благодаря этой простоте идолопоклонство не перестает быть соблазном для всякой души, мучимой страданием или состраданием.

Вся Библия есть движение от многобожия к Сыну Божию, от попытки противопоставить доброму Богу - злого, до принятия истины о том, что единство Божие открывается в Троице. Тайна Троицы уже потому не есть многобожие, что вера в Троицу не легка, не помогает понять проблему зла, а трудна. Кто верует в двух-трех богов - тому все ясно, кто верует в Троицу - тот признает, что все ясно одному Богу.

Вера в Единого Бога начинается с отвержения многобожия, но заканчивается она - многобожием. Но вечная жизнь есть множественность богов не по наглости, не по измышлению человеческому, богов, не выдуманных людьми - а богов, которыми становятся люди. Вечная жизнь не есть просто продолжение земной жизни, воскресение мертвых не есть воскресение мира мертвости, распада, тления. Те воскресения мертвых, о которых рассказывает Библия, еще не причастны вечной жизни, они целиком остаются в этом веке, и потому ничего не могут доказать о Боге. Воскресение к вечной жизни есть воскресение к совершенно иному порядку существания всякой плоти, в том числе и человеческой личности во всей ее полноте.

Жизнь вечная есть жизнь божественная, а воскресший к вечной жизни человек в самом прямом смысле слова может быть назван богом (и называется так Святыми Отцами Церкви) - только если грехопадение совершилось, когда люди захотели быть богами через штурм и натиск, через напор на Бога, то обожение совершается, когда люди распахивают себя для Бога, для Его благодати. Мы получим в подарок то, что со смертельным для себя уроном пытались завоевать.

Вечно жить невозможно только тем, кто тратит время на то, чтобы представить себе вечную жизнь, а не чтобы получить ее. В вечную жизнь верует большинство людей, но большинство из этого большинства впадает именно в эту ошибку и пытается представить непредставимое, вместо того, чтобы стать непредставимым. Представить - или объяснить - вечную жизнь нельзя по той же причине, по которой нельзя человеческому зародышу - даже накануне родов - объяснить, дать представление о жизни после родов. Дело даже не в слабости интеллекта - младенец едва родится, как мозг его превосходно справится с обилием качественно новой информации. Дело именно в новизне качества.

Вообще-то плод в утробе матери не так уж отрезан от внешнего мира: он слышит звуки, он переживает, он испытывает разнообразные ощущение, он чувствует, любят его или нет, хотят его рождения или нет. Недооценивать внутриутробную жизнь нельзя - и все-таки это не совсем то, что мы считаем жизнью, отчего вновь и вновь люди решаются на аборт.

От ребенка в утробе требуется так мало - не сучить слишком ножками, не бить кулачками. От нас во временной жизни требуется тоже немного и, в сущности, примерно того же, чего мог бы потребовать врач от близнецов - не причинять вреда Тому, Кто тебя носит, и ближнему своему. Но все же жизнь - она одна, и как раз потому христиане так резко и последовательно выступают против абортов, что чувствуют себя в мире сем как в утробе, в состоянии зачаточном. О, конечно, это жизнь - но насколько иной будет жизнь вечная, иной не столько даже изменением нас самих (ибо и младенец после родов и до смерти изменяется меньше, чем от зачатия до родов), сколько изменением среды, в которой мы будем жить - ибо это будет божественная среда, мы будем окружены Богом так, что исчезнет перепонка, ныне облегающая нас, словно зародыш.

Исчезнут все те ограничения, которые наложены Богом на мир, в котором человек ест хлеб в поте лица, чтобы умереть в свое время. Исчезнут пространство и время в привычном для нас понимании - а может быть, и во всяком понимании - исчезнут как ограничение нашей способности любить - любить всех, везде, постоянно, без приливов и отливов, без разлук и встреч, любить так, как может лишь Бог дать любить.

"Hастоящая" и "бyдyщая" жизнь обычно пpотивопоставляются как сyществyющее и не сyществyющее, как гоpькое ощyщение во pтy и сладкая пpиманка на гоpизонте, как пpедбанник и баня. Такое пpотивопоставление лyчше жизни в пpедбаннике как в единственной pеальности. Hо если человек дyховно pастет, он постепенно начинает понимать, что "бyдyщая жизнь" сyществyет. Спеpва она ощyщается как некая подкладка видимой, настоящей жизни. Потом постепенно оказывается, что "настоящая жизнь" как pаз не есть очень yж настоящая - что, пожалyй, бyдyщая жизнь более yстойчива, настоятельна, состоятельна нежели настоящая.

Так хpистианин обнаpyживает, что Благая Весть более блага (и более нова - то есть, более весть) нежели он спеpва pешил. А ведь он и тогда pадовался - как же хоpошо тепеpь, когда обнаpyжилось, что "Хpистос посpеди нас", что "Цаpство Божие пpиблизилось", что Hебесный-то Иеpyсалим более иеpyсалимлен, нежели Иеpyсалим земной. Это вдвойне хоpошо, потомy что с самого начала человека сопpовождает ощyщение (хотя yсеpдие быть благочестивым может это ощyщение заглyшить), что все-таки наше пpебывание на земле слишком хоpошо, слишком поддеpживаемо Богом, слишком пpоникнyто Хpистом, чтобы быть лишь "подготовкой" пеpед чем-то капитальным. Это веpное ощyщение: pай не за семью гоpами.

Конечно, бyдyщая жизнь качественно отлична от настоящей, но только вот "качество" в данном слyчае - не совокyпность каких-то физических паpаметpов (напpимеp, настоящая жизнь - это выцветшие обои, а вечная - обои яpкие). Качество это - любовь. Кто любит, тот yже живет вечно, и не метафоpически, а бyквально. Сказать, что это - мало, может лишь человек, котоpый забыл, какова любовь на вкyс. Об этом полезно помнить и говоpить себе (и дpyгим) даже, если мало пpичастен вечной жизни - потомy что жизнь в состоянии подготовки, отношение к настоящемy как к пpедбанникy, пpимеpно pавновесно способно помочь, дyшевно подбодpить, подтянyть и - помешать, склонить к yнынию ("э, всего-то лишь..."). Когда же мы поймем, насколько мы живем в бyдyщем, когда живем с Богом, тогда yйдет шизофpеническая pаздвоенность междy состоянием "до сyда" и "после сyда", тогда настоящим нашим станет настоящее Хpиста.

Если думать о Боге как о Власти, то cогрешить - значит стать Богом-для-других, существом, бесконечно превозносящимся и кичащимся, добивающемся власти над другими. Обожиться - значит стать Богом-в-Себе, Богом для одного себя, Богом смиренным, отказывающимся от власти даже над собой. Если думать о Боге как о Любви, то согрешить — значит стать Богом-для себя, а обожиться - значит стать Бого-для-других.

Повторение греха есть фарс, повторение истины есть рай. Греховна ложь, когда она произносится впервые, когда она ещё не натолкнулась на возражение. Трагикомична ложь, когда человек, уже уличённый во лжи, пойманный за язык, повторяет её из бессилия, из страха. Но нет ни смешного, ни трагического во лжи, когда её повторяют нагло, чувствуя за собой силу оружия или денег - тут грязь в чистом виде. От такой лжи нет спасения иного, как в повторении правды, в воспроизводстве добра. Человек такого повторения боится совершенно обоснованно.

В материальном мире повторяется обычно серенькое, средненькое, то, что остаётся после взлётов и падений. Если и в раю повторялось то, что остаётся после выветривания добра и зла, он был бы адом. Пошлая повторяемость лжи не побеждается повторяемостью добра. Повторение правды должно утомлять. Но когда пророки описывают как непрестанное повторение "Аллилуйа!", это не они радуются не возможности вечного возвращения в одну точку, не превращению человека в механического соловья. Повторяется не добро, а то, ради чего добро - любовь, благодарность, общение. Повторяется, сливаясь воедино, то, что в земной жизни дано как опыт немногих разрозненных мгновений.

* * *

Случайно попалась листовочка Свидетелей Иеговы. Удивило, что обращаются к читателю на «ты», а особенно вот это: «Новая земля» – это праведное общество людей, которые будут жить на земле, а «новое небо» – это совершенное небесное Царство, или правительство, которое будет править этим человеческим обществом».

Ужас в том, что гонимые деспотами Свидетели исповедуют то самое, что исповедуют и деспоты. Земной рай. На картинке – кстати, с корейскими, мне кажется, лицами персонажи на передней полосе, афроамериканцы и евроамериканцы на последней полосе – чудный пейзаж, сбор фруктов, лев лежит рядом с ягнёнком. И полное самообеспечение – так истолкован патриархальный идеал Исайи: «Не будут строить, чтобы другой жил … Не будут насаждать, чтобы другой ел» (Ис. 65, 21-23).

Ага… А я буду писать, чтобы сам читать, другому не дам. Певец будет петь для себя, в ванной, другим слушать не даст. Балерина будет танцевать для себя, в промежутке между почёсыванием львов и пропалыванием картошки. Быть добрым, милосердным, делиться – это поведение в аварийной ситуации, а идеал – это автаркия, кротовья нора, пошли-вы-все-куда-подальше, оставьте-нас-в-покое. А молитва – вроде налога Небесному Правительству. Ну уж нет! Гнуть спину на дядю, конечно, кошмар, но зачем же ударяться в какой-то духовный онанизм. Всё сам, не нужен мне никто… Чистое чучхе – северная корея в мечтах её деспотов.

Небо оно и есть небо, а вовсе не правительство, и Царство Божие оно и есть Царство Божие, а не конфедерация натуральных хозяйств, и познаётся это Царство не анализом (точнее, не визуализацией) библейских текстов, а общением с Тем, от Кого эти тексты.

*

Красота не спасёт мир, потому что красота и есть мир. Бог не есть красота. Разделение блага на красоту и добро, эстетическое и этическое, есть не повреждение изначальной цельности мира, а утверждение различия Творца и творения. Мир красив, Творец добр. Красивым может быть идол, но не Бог. Он не выше красоты, как не выше Бог творения, Он — иной.